Слёзы одиночества смахнуть бы
У порога счастья по весне!
Но в несчастье втоптанные судьбы
Не отмыть, как пятна на Луне.
Он в любом случае виноват. В том, что не так распорядился своей жизнью. В том, что, возможно, не так относился к своим близким, как они того заслуживали. В том, что оказался не столь уж сильным человеком и не смог справиться с непростыми обстоятельствами, в которых очутился. Ведь многое в его жизни могло сложиться совсем по-другому. Скажем больше: всё в его жизни могло быть с точностью до наоборот: и сейчас мы могли бы гордиться своим знаменитым земляком. Вместо этого мы сидим в зале суда, а за решёткой стоит и даёт показания человек, обвиняемый в убийстве. Тот самый, которым мы могли бы гордиться…
22 октября состоялся суд. Заседание не первое, но решающее: на нём был вынесен приговор Александру Паксиваткину. До этого момента с июньской ночи, когда в одном из домов Красногвардейского произошло убийство, прошло почти четыре месяца.
На вопрос судьи, который вёл заседание: «Что вы делали 29 июня 2009 года?» - Паксиваткин ответил, что был дома, вязал сеть. Страшное случилось вечером. Из показаний подсудимого следует, что вечером с квартирантом Тукой и односельчанином Гуляихиным он выпил. Гости заспорили, и хозяин, махнув на спорщиков рукой, ушёл спать. Проснулся Паксиваткин в десять часов вечера, вышел на улицу и увидел лежащего у крыльца Туку, рядом – ломик, топор, рукавицы, на крыльце и около головы лежащего - кровь.
- Я потрогал его – он холодный. Мне так нехорошо стало. Кому звонить? Я рукавицы прибрал – в хозяйстве пригодятся. А у матери (дом, в котором произошло убийство, принадлежит матери поэта – ред.) ни ломика, ни топора не было… В дом я не стал заходить. Пошёл к Гуляихину. Стучал – никто не открыл. Я вернулся, а трупа нет. Стал искать. У ямы приподнял крышку, там нога торчит. Пошёл в магазин, там ребята предложили выпить, я не отказался. Потом шёл по дороге – очнулся, смотрю – уже лагерь. Думаю: зачем я так далеко зашёл? Вернулся домой. Полежал. Рассветало. Пойду, думаю, к брату – надо посоветоваться, как-то труп убирать. Но он разговаривать не стал… Пришёл обратно домой, а там уже народ, милиция…
Выщипав на грифе семиструнность,
Слушаю, как стонут провода…
Ностальгия – это письма в юность,
В неизвестность, то есть в никуда.
Не графоман-любитель, настоящий поэт, он давно мог бы стать членом Союза писателей. В Екатеринбург его приглашали ещё тогда, когда тот был Свердловском и туда никого из провинции особо не ждали. А его позвали, потому что поняли: поэзия – это его призвание, которое вполне может стать профессией.
Он же только смущённо посмеивался: да куда он из своего Талого Ключа? Здесь - работа, которая его устраивает, семья, совсем не маленькая, мама, хозяйство, дом, который он построил. Здесь малая родина – любимые места, где ему, поэту, легко и радостно дышится.
Таким он запомнился в первые годы нашего знакомства – наполненным жизненной силой, радостью бытия и застенчиво воспринимающим свой поэтический дар, как случайный подарок судьбы.
Версия случившегося, которую мы вам представили, последняя, но, видимо, не единственная прозвучавшая из уст подсудимого. Судья не однажды задавал вопрос подсудимому: «Почему вы раньше на следствии давали другие показания? Почему говорили, что убили Туку вы - за то, что он много разговаривает?» На что Паксиваткин отвечал: «Не помню, какие показания. Не знаю. У меня в голове всё перепуталось. Наверное, я убил, кто ещё?». Странный аргумент в пользу собственной вины… Не знаю, в каких случаях назначают судебно-медицинскую экспертизу, проще говоря – проверяют человека на адекватность, но тогда подумалось: это как раз тот случай. Да и адвокат ходатайствовала перед судом о проведении этой экспертизы. И в перерыве в коридоре родственники подсудимого в один голос говорили, что в последнее время Александр не в себе – как потерянный, сам на себя не похож.
С высоким чувством к осени причалим,
Войдём тихонько в листо-звездопад.
В итоге жизнь печальней, чем вначале,
Но счастлив я, как много лет назад.
Пришли иные времена. Очень немногих в Красногвардейском они обрадовали. Вот и вздымщик Паксиваткин потерял работу, стал не нужен разваливающемуся предприятию. Хотя поэт Паксиваткин был по-прежнему интересен артёмовцам. И время от времени он заглядывал в редакцию – приносил новые стихи. А также рассказывал о том, как приходится выкручиваться в нелёгкие времена. Он работал вышибалой, кочегаром, плёл на продажу сети, ловил рыбу, сажал в огромном количестве картошку, продавал навоз. Занятия эти были совершенно не поэтическими, однако стихи по-прежнему писались. И его всё так же приглашали публиковаться, выступать перед публикой. Он по-детски радовался тому, что его читают, слушают, что он нужен.
Ещё до случившегося, по словам близких, Александр Михайлович много пил. Неустроенность в жизни, уход жены, безденежье, враждебность со стороны односельчан – он чувствовал себя одиноким, никому не нужным. Стихов уже не писал. Вполне возможно, что подавленное душевное состояние плюс алкоголь отразились на вменяемости гражданина Паксиваткина.
- Почему раньше вы говорили, что нашли тело 30 числа на диване, а сейчас говорите, что 29 – возле крыльца? – вопрошал суд.
- Не знаю, у меня в голове всё перепуталось, – отвечал подсудимый.
- То есть не можете объяснить, почему такие явные противоречия?
- Не могу объяснить.
- На учёте у нарколога состояли?
- Нет.
- Вы понимаете, о чём вас спрашивают?
- Да.
- Вы помните события того времени?
- То так помню, то так.
- Черепно-мозговые травмы были?
- В авариях побывал…
- Серьёзные повреждения были?
- Серьёзных – нет.
- Ну, так чем вы можете объяснить, почему показания другие? Вы адекватный человек – стихи пишете…
Я по первому снегу иду,
Вспоминаю, грущу, улыбаюсь,
Не надеюсь, не верю, не жду
И в сочувствии – не нуждаюсь.
Сложно сказать, почему рухнула семья Паксиваткиных. Мы не вправе судить близких поэта. Наверное, у них были причины поступить с ним именно так. Да и не сразу семья распалась, не в один момент всё решилось. Но таким абсолютно растерянным, подавленным, каким он был после ухода жены, никто из нас прежде его не видел. Жена не просто ушла, она уехала из родного посёлка, не оставив ему никакой надежды на примирение, на возвращение семьи, без которой он не мыслил нормальной жизни. Его отчаяние, тоска были столь сильными, что в редакции ему даже предложили написать объявление в службу знакомств. Он равнодушно согласился, но, когда объявление появилось в газете и редакция получила рекордное количество откликов, он не взял ни одного письма, не записал ни одного телефона. Он уже ничего не хотел. Ну, разве что вернуть прошлое – жену, дочерей, дом. Он пытался устроиться на работу, работал, но смысла в этом не видел. Прошлое не возвращалось. Жизнь стремительно катилась по наклонной, и не было никакой опоры. Ну, разве что бутылка…
«Адекватный человек» Александр Паксиваткин признался суду, что в последнее время боится преследования, а на днях забыл свою фамилию. Но председательствующий Дмитрий Васильевич Лобзов ответил, что и сам иногда забывает свою фамилию, и, не увидев других причин для экспертизы, в ходатайстве отказал. То есть подсудимый прямо здесь, в суде, фактически был признан вменяемым. А он по-прежнему то почти признавался в тяжком злодеянии, то отрицал свою вину.
Возможно, Александр Михайлович Паксиваткин и в самом деле адекватный человек, но было бы неплохо иметь об этом заключение специалиста, более компетентного в этой области, чем судья, – для ясности. Её как раз и не хватало на протяжении всего заседания. Не добавили ясности и прения сторон. Представитель прокуратуры уверял в доказанной виновности подсудимого:
- Считаю, что действия Паксиваткина квалифицированы верно: убийство…
В качестве доказательств предлагались свидетельские показания Мухачёва (того самого брата, с которым пошёл посоветоваться Паксиваткин) о том, что Паксиваткин предлагал избавиться от трупа, изъятые орудия преступления (которыми мог воспользоваться не только подозреваемый Паксиваткин), обнаруженная на одежде Паксиваткина кровь, «которая могла произойти от Туки и Гуляихина, а не от Паксиваткина» (и в которой Паксиваткин мог испачкаться, когда переворачивал труп). И признательные показания, данные подозреваемым в ходе предварительного расследования. Не густо – для расследования. Предложение прокуратуры: десять лет и два месяца лишения свободы в колонии строгого режима.
Мнение адвоката было другим – диаметрально противоположным.
- Не добыто достоверных доказательств вины Паксиваткина. Противоречия не устранены. Из показаний свидетеля Мухачёва не следует, что Паксиваткин совершил убийство… Никаких доказательств экспертизы не представлено… Противоречия должны трактоваться в пользу подсудимого. Поэтому прошу суд оправдать Паксиваткина.
Такая антитеза между двумя сторонами – защитой и обвинением, в общем-то, необычна: понятно, когда прокуратура запрашивает один срок, а адвокат находит аргументы в пользу его уменьшения. Но когда первые хотят посадить человека на десять лет, а вторые оправдать – непонятно. Нет логики. И откуда ей быть, если не было ясности с самого начала. Не стало её и к моменту приговора. Правда, не для суда. В половине пятого вечера прозвучал приговор: виновен!
Ничего нам в будущем не светит –
Ни к чему потёмки озарять.
Мы теперь легко живём на свете,
Потому что нечего терять.
Последний его визит в редакцию состоялся весной. «Что за бомж приходил?» - спрашивали молодые сотрудники. Узнав, что так сейчас выглядит поэт Паксиваткин, изумлялись: не может быть! Александр Михайлович был не пьян, но разговаривал с трудом, никак не мог сосредоточиться, чтобы сформулировать свои мысли. А желание у него было одно: выпросить небольшую сумму – то ли на еду, то ли на выпивку…
Конечно, Александр Паксиваткин виноват. В том, что не вызвал сразу милицию, а пошёл к брату с шокирующей просьбой помочь избавиться от трупа. В том, что пил и вёл, что называется, асоциальный образ жизни. В том, что потерял семью. В том, наконец, что так бездарно распорядился своим талантом и своей судьбой. Но убивал ли он человека – так и осталось неясным. Сложилось впечатление, что это неясно и самому Паксиваткину.
Александр Михайлович Паксиваткин получил восемь лет и шесть месяцев лишения свободы в колонии строгого режима. В течение десяти дней у него есть право обжаловать решение суда как в отношении отказа в проведении судебно-медицинской экспертизы, так и в отношении обвинения в убийстве.
Нам же, «прошедшим по делу» в качестве соседей, односельчан, сторонних наблюдателей, в этом деле ответ на вопрос «Кто виноват?» важен ещё и с другой стороны.
Да возможно ли так решать судьбу человека?
Любовь Шмурыгина, Ирина Кожевина
|