Бывает, от дела мимолётного, как от камня, брошенного в воду, круги расходятся. Когда тут же, когда и в будущем.
Не тебе, так наследникам твоим вернётся утроенное добро ли, зло - то, что творишь.
Купец наш, покровский, с ярмарки возвращался. Отторговался хорошо. С ним обоз люду работного сзади тянется. Едет в санях, в тулуп укутанный, в настроении благодушном. Только что отобедал плотно, останавливались на передых в Антоново, батюшка местный потчевал. День тогда ненастный выдался – метёт, снег мелкий обсыпает, глаза забивает. Лошадки бег ровный, убаюкивает. На угор въехали, справа внизу речушка подо льдом, в сугробах жилкой петляет, с левого плеча лес тёмный башкой – верхушками елей высоких - на ветру мотает.
Сквозь дрёму чувствует купец: лошадка бег замедлила. Глаза от снега разлепил: темнеет что-то впереди. Кряхтя, поднялся, бороду, усы от снега обивает, корочку снежную на ресницах пальцами ломает. Лошадку обошёл смотреть, что на пути помехой стало. А там сани запряженные, на них короб большой, с досок сколоченный. Мужичок в рванье с краю саней сидит, согнулся, лицо руками закрыл, из стороны в сторону раскачивается, голоском тоненьким воет. Завоешь тут - понял купец: сани развалились, лошадь-то на собаку большую походит, до того тоща и низкоросла, сам сидит - голова непокрытая - в снегу.
По всему видать, углежоги уголь древесный везли на демидовские заводы. А приказчики у Демидова на заводах больно строги, ко времени не успеешь - цену ниже за уголь дадут, а то совсем откажут. Видимо, чтоб задержки в пути не было, обоз ждать не стал – бросили товарища. А ему что и остаётся? Лошадь выпрягать да домой вертаться. Уголь этот, оставленный на дороге, он потеряет - желающих до чужого добра всегда хватало. Эх, без копейки семью оставил. Тут мужики стали подтягиваться, тоже всё поняли, головами сочувственно качают. В настроении благодушном решил помочь купец. Велит мужикам своим короб с углём снять, кузнецу приниматься сани чинить. Мужики медлят, тянут, кто-то заныл:
- Батюшка, домой скорее бы, а так до темноты не поспеем.
Но тут уж кузнец инструмент принёс, всем скопом навалились, короб с саней сняли, благо, уголь древесный лёгок. Времени и немного прошло, а они уж короб обратно на сани ладят. Народ к своим саням потянулся, каждый мимо мужичка ошалелого проходит, по плечу ему легонько рукой похлопывает. Тот ещё счастью своему не верит, только головой в ответ кивает. Потом очухался, на колени перед купцом пал, залопотал:
- Батюшка, спаситель ты мой, прими - не гневись.
Где-то на груди пошарил, достал тряпицу, в ней копейка медная завёрнутая, купцу в руки суёт, подол шубы целует. У купца денег этих после ярмарки ну тьма. Что ему эта копейка? Он мужичка с колен поднял, тут же шапку его со снега подобрал, об колено обстучал, на голову надел и говорит:
- Нет, деньгу твою не возьму, ты потом при случае кому-нибудь добром отдай.
Тронулись сани купца, за ним люди его. Каждым саням, проезжающим мимо, мужичок низко кланялся – благодарил.
Года два с того времени прошло, про случай тот уж все забыли. Как раз перед Рождеством купец домой вернулся. Ну, дома ему домочадцы новость: дескать, на днях друг его Порфирий потерялся, у них искали. Но потом слух дошёл, что всё хорошо. Так вот, чтоб подробности узнать, да и с Рождеством поздравить, решил наш купец в гости съездить.
Выехал поутру, до Егоршино вёрст десять будет, сани, полные гостинцев, хозяевам везёт. К обеду был на месте, во двор въехал, хозяин - беломестный казак - на крыльце с хозяйкой стоит. Встречают. Спрашивать пока ничего не стал, при случае сам расскажет. В дом провожают, про здоровье близких выспрашивают. Купец порог переступил, огляделся: комната большая, посерёд стол накрытый стоит. За ним люди известные, достойные. Со всеми отдельно здоровается - с батюшкой местным, учителем, фельдшером. Тут и господа новые – знакомится. Оказывается, с Екатеринбурга, с заводов железоделательных, посланы про уголь местный вызнать, прицениться. На уголь-то этот при копке колодца местный житель наткнулся.
Ну, как водится, все за стол. Шумно стало, весело, только хозяин какой-то смурной, в тёплое кутается, будто знобит его. Да взгляд виноватый. Купец наш интересуется, как бы с намёком:
- Не приболел ли часом, хозяин?
А жена его, добра душа, и говорит:
- Хворает. Он ведь что на днях сотворил? С господами этими из Екатеринбурга третьего дня ужинать сел, меня-то дома не было. А они, видать, выпили хорошо, и у них спор за коней зашёл, чьи лучше. Ну и порешили: кто до тебя, до Покровска, первым доедет, тот и прав. В ночь и поскакали. А мой решил схитрить, он не дорогой, как господа, а речкой удумал ехать, благо, снега на льду мало. Ну, господа до тебя доскакали, а его нет, подождали ещё, а его всё нет. Да тебе, поди, уже рассказали? Так вот, господа обратно домой только под утро вернулись, а я уже места не нахожу, прислуга про спор промеж них рассказала. А тогда, помнишь, с вечера мело, а под утро вызвездило, и морозец прихватил, всё замело. Мы народ подняли и по деревням искать направили. К вечеру все вернулись, а про него нигде ни слуху, ни духу.
Хозяйка крестится, крестик нательный достала, целует.
- Под утро, видимо, сном забылась, слышу в ворота: бух, бух. Я к воротам отпирать, а там человек какой-то, в поводу коня держит, а на нём - мой, головушка непутёвая, еле живой. Я к человеку-то пригляделась и ахнула: каторжанин, ноздри рваные - видимо, с демидовских заводов убёг. Он лесами пробирался и у Белого озера на моего наткнулся. Его пьяного леший повёл, с речушки он на тропу к озеру свернул, да по пути заснул и в снег свалился. А каторжанин не грабить, не раздевать не стал, а лицо, руки растирать ему взялся. Тот очнулся, руки, ноги стали отходить, от боли орать начал, а пошевелиться не может, вот как замёрз. Тогда его каторжанин бить начал, по сугробам катать. Кто квёлый - замёрз бы, а в моём злости, он рычать начал. Сначала на карачках за каторжанином, а потом и на ногах босиком бежать начал. Тот убегает, смеётся, а моего сильнее злость разбирает. Потом отдышались, пошли обуваться да коня искать, тот, оказывается, недалеко ушёл. Вот, привёз его. Я каторжанина в дом греться, а он упирается, ни в какую. Я говорю, подожди, сейчас одежу, денег, еды вынесу. А он: «Ты, матушка, при случае кому-нибудь добром отдай». Я сначала не поняла, сама в дом, а Сеньку оставила, чтоб каторжанина не отпускал. В доме всё в узел вяжу, мужнину одежду, еду, все деньги. Верите, ну ничего не жалко, раз вижу своего соколика живым. Кричу, чтоб коня готовили каторжанину, а сама с узлом на крыльцо. А там Сенька за нос разбитый держится, а каторжанина след простыл. Я в рёв – обидно, ничего не взял, ушёл. Потом его слова про добро вспомнились.
Хозяйка свой рассказ закончила, мужа за шею обняла, к себе притянула, давай целовать его в голову, в лицо, тот конфузится, её отталкивает. Гости от счастливого завершения зашевелились, давай снова пить за здоровье хозяина, хозяйки. А купец наш задумался, слова про добро где-то он уже слышал. Да вот только где?
Время к вечеру, застолье в разгаре, послали за балалайкой. Пёс во дворе на привязи залаял, потом стук в дверь. Дверь открывается, кузнец местный заходит. Кузнец-то вольный, вольную ещё его отец получил у Демидовых, придумал что-то, до чего немцы додуматься не могли. Говорят, большие барыши принёс Демидову. Шапку снял, на образа перекрестился, потом всем в пояс поклонился.
- Дело у меня к тебе, Порфирий. Есть у тебя крепостная – Марфа, любим мы друг друга. Назови свою цену, хочу выкупить её у тебя.
Марфу-рукодельницу в округе знали все. Ещё б не знать, за её кружева купцы на ярмарке в драку лезли, потом везли в Москву, Санкт-Петербург тамошним модницам. Да и красива она была, нраву доброго. Сколько раз ему за неё предлагали большие деньжищи – всем отказал. А тут кузнец. Хоть и вольный, таких денег ему не найти. Народ за столом зашевелился, укоризненно головой закачал: мол, надо знать своё место.
Тут хозяин из-за стола встал, фуфайку скинул, кулаками в стол упёрся. Всех оглядел, так что за столом тихо стало.
- Слушайте, вы - свидетели, с сегодняшнего дня Марфа-рукодельница вольная! Завтра вольную напишем.
Что тут началось! Все загудели, не сразу и услышали, что в сенях за дверью что-то упало. Кузнец дверь отворил, а там Марфа без чувств лежит. Она, бедняжка, под дверьми стояла, не шелохнувшись, - слушала. А когда услышала решение, упала - вот глупая. Марфе лицо водой сбрызнули, в чувства привели. Они с кузнецом в ноги Порфирию упали, благодарят. Кузнец говорит:
- Всю жизнь на тебя будем работать, и детишки наши будут работать, долг отдавать за доброту твою к нам.
- Нет, мне ничего не надо, – отвечает Порфирий. – Ты при случае кому-нибудь добром отдай.
Тут гости всё поняли, а женушка его Марья давай ему руки целовать.
И тут только наш купец вспомнил слова. Ведь слова-то его! Вышел он во двор, присел на крыльцо. Вверху небо звёздное, тут пёс под руку лезет, ластится. И на душе так покойно сделалось. Это ж он какое дело завернул, когда походя, с пьяного куража, помог на копейку углежогу.
Виктор ТРОПИН
|