Еще никогда она не видела целое поле маков, таких больших и таких красных. А небо было так близко, что казалось, можно дотянуться руками до звезд. Небо Чечни…
Официально в Чеченской республике войны не было. Верили ли они в это? Нет, конечно. Но ехали туда совсем не для того, чтобы опровергнуть… Нет, была другая причина.
После 23 лет работы в органах внутренних дел Галина Николаевна Рожнева, помощник оперативного дежурного Буланашского ПОМ, решила: еду. Чтобы испытать себя, да и кое-что доказать тем, кто напоминает о пенсии: мол, пора. И вот - двухнедельная подготовка в Верхней Салде, затем холодный март…
- У нас был сборный отряд со всей Свердловской области – 38 человек, из которых всего две женщины: я и Неля Уразбаева из Березовского. Нам сказали, что в Чечне мы будем поварихами, хотя мы ехали как специалисты по досмотру граждан, конкретно – женщин.
Я уезжала второго марта (командировка в Чечню проходила с марта по сентябрь прошлого года) около четырех часов утра. Тогда было ужасно холодно, а еще расставание с детьми… Когда я уезжала, сыну Ивану было 19 лет, дочке Яне – 26, и вот они стояли, привалившись друг к другу, как цыплята, и смотрели на меня. А потом за поездом бежал 25-летний сын Нели и кричал: «Мама, выходи!»… Плакали и дети, и вся родня.
До конечного пункта - блокпоста – они добирались трое суток: Екатеринбург-Ставрополье-Северная Осетия. Затем отряд полностью вооружили, выдали каски, бронежилеты, усадили в бронированную машину с окошечками-блюдцами и захлопнули дверь. А на блокпосте надпись: «Добро пожаловать в ад!»
- В Чечне тогда было то же самое, что и раньше, только война – партизанская, - рассказывает Галина Николаевна. – Там и взрывали, и в плен брали, еще бывало - на машине обгонят, обоймы все расстреляют и исчезнут. Мы и ругались с чеченцами, и стычки у нас были, не обошлось без стрельбы. А к свисту снайперских пуль мы постепенно привыкли.
Блокпост – это контрольно-пропускной пункт на объездной дороге через Терек, где проверяют транспорт на наличие в нем наркотиков, оружия и т.д. Тот блокпост, где прожила полгода помощник оперативного дежурного Рожнева, располагался в тридцати километрах от Грозного (Наурский район) и в пятнадцати километрах от базы, хотя за ними должна была стоять воинская часть. Так что помощь, если бы случилось что-то серьезное, никак бы не поспела.
- Нас было четырнадцать человек: я и тринадцать мужчин. Жили в землянке глубиной метра два, вокруг которой окопы. Так получилось, что я по возрасту была самая старшая, поэтому приходилось держать этих мальчишек в узде. Полгода – это много, некоторые после четырех-пяти месяцев пребывания там ломались. Я считаю, самый оптимальный срок такой командировки – три месяца.
Когда они пересекли чеченскую границу, Галину Николаевну поразили перемены: везде запустение, грязь, развалины, лежит мертвая корова – и никому до нее нет дела. Где-то вдали виднелись горы, кривые деревья с деревянными колючками, названия которых не знали сами чеченцы.
- Идёшь и все время опасаешься на кого-нибудь наступить. В траве постоянное шуршание, тарантулы с ладонь величиной, везде бегают и прыгают какие-то гадкие твари.
Меня однажды укусила бабочка – температура держалась два дня. А от местной воды у одного мальчишки повыпадывали зубы…
На базу Г. Рожнева приехала в камуфляже, поэтому сначала подумали, что она контрактница, а их, контрактников, в Чечне просто ненавидели. Потом, когда узнали, что она сотрудник милиции, отношение поменялось: «Как, женщина – милиционер?!» А вообще, по словам Галины Николаевны, чеченцы к уральцам относились более-менее лояльно, считая их такими же горцами: «Вы живете на Уральских горах».
- Обстановка у нас была такая: КПП, землянка, мост через Терек, а кругом чеченцы. Они, на первый взгляд, вроде и без оружия ходят, но у каждого под полой что-нибудь да припасено. А мы не имеем права их досматривать, потому что мы в чужой стране.
- Надо сказать, что я очень многое узнала об их обычаях, нравах, познакомилась с некоторыми местными жителями, даже подружилась, - продолжает Г. Рожнева. – Хотя не стоит обольщаться – настоящей дружбой это всё же едва ли можно назвать. Часто было так: они тебе улыбаются, а в глазах – ненависть. А когда мы оттуда уезжали, нам прямо сказали: «Мы скоро еще одну кампанию откроем и всех вас, шакалов, перережем…»
Но с участковыми мы жили дружно.
Без дела там никто не сидел, потому что это не для наших. Когда приехали (а с собой сборный отряд милиции привез вагон досок), начали полностью ремонтировать базу, на блокпосте поставили самую настоящую баню, отчего все были просто в шоке. Правда, с дровами в Чечне туго: любое дерево распилишь, расколешь с большим трудом, а оно ещё и не горит.
- Знаете, когда по Чечне едешь, такой плотный туман стоит – ничего не видно, будто проклятое место. Еще бы, столько смертей… И там очень много ворон, ужасно много. Когда они кружили над базой – неба не видно. Я как-то пошла выносить мусор, а они все ниже и ниже… Мне кричат: «Не шевелись!» Я стою, а вверху черное облако. Их даже отстреливали из пневматических пистолетов, клювы у них словно железные. Мы там бродячих собак прикармливали, так алюминиевые кастрюли, в которых им еду выносили, были все пробиты этими клювами.
Вот с гадюкой, которая жила у нас в окопах, можно сказать – дружили. Мы не трогали ее, она – нас.
У милиционера Рожневой, как выяснилось, там была мечта: разбежаться – и в воду. Потому что в августе температура поднималась до 47 градусов в тени, и спасения не было нигде. Однажды во время дождя они выскочили и вчетвером, как дети, плескались в лужах.
- Я смотрела на парней и задавала себе вопрос: что их сюда тянет? Некоторые ведь по несколько раз ездят. А домой вернулась, чувствую – тянет. Знаете, почему? Потому что там все настоящее, там уже через неделю человек полностью открывается, и становится ясно, кто подлец, кто подхалим – кто есть кто. Я пересмотрела много ценностей, сделала много выводов. Если спросите, поеду ли я снова туда, скажу честно: желание есть, однако поеду или нет, не знаю. Но одно могу сказать точно: я не жалею ни о чем.
|